налоговой политики, политикой землеустройства, работою кооперации, которая в этом деле сыграет грандиозную роль…[465]

В резолюции по докладу Молотова, с которым он выступал на конференции, было записано: «Элементы капитализма, которые в ближайшие годы будут неизбежно нарастать, будут преодолеваться средствами экономической борьбы и растущим кооперированием основной массы крестьянства». Призвав к развитию «всех возможных форм коллективного земледелия» — колхозов, коммун и т. п., конференция основным типом объединения крестьянских хозяйств назвала «сельскохозяйственное кредитное товарищество с посредническими функциями»[466]. Одновременно давалась установка на вытеснение капиталистических элементов из кооперации, а кулаков — из советских органов. Был дан и первый импульс индустриализации: конференция одобрила трехлетний план развития металлургической промышленности с выделением на эти цели 350 миллионов рублей.

Вместе с тем сталинское руководство ЦК нашло форму отмежевания от лозунга «Обогащайтесь!», не задевая отношений с Бухариным. Дождавшись публикации в «Комсомольской правде» статей Стецкого с апологией этого лозунга, Молотов, Андреев и Сталин 2 июня отправили в редакцию письмо: «Лозунг этот не наш, он неправилен, он вызывает целый ряд сомнений и недоразумений… Наш лозунг — социалистическое накопление»[467]. Если целью ЦК являлась социальная стабильность в деревне, то успехи были налицо. В 1925–1926 годах ОГПУ фиксировало, что «антисоветские лозунги, призывы стали редки, а если случаются, то не в столь откровенной форме»[468].

После XIV партконференции правительство поручило Госплану разработать концессионные планы. В соответствии с постановлением Президиума ЦИК «О товарных и фондовых биржах» госпредприятия, кооперативные организации, владельцы частных предприятий могли состоять членами бирж, где совершались сделки по покупке и продаже предприятий, иностранной валюты, золота и серебра в слитках, государственных ценных бумаг и акций предприятий. Вслед за товарными биржами начали возрождаться местные рынки. Реакция на эти экономические реформы в партийной среде была, мягко говоря, очень тяжелой. На курсах уездных партработников в июле 1925 года Молотову пришлось отбиваться от вопросов, больше похожих на горькие упреки, предупреждения об опасности усиления антисоветских партий и кулачества, о мелкобуржуазном перерождении в условиях «неонэпа».

Столь же много вопросов вызвало сентябрьское постановление ЦК «О работе специалистов», предписывавшее прекратить травлю интеллигенции в печати, облегчить доступ детей специалистов в вузы, улучшить жилищные условия, дать спецам налоговые льготы, премии[469]. Без этого невозможно было рассчитывать на возрождение и развитие интеллектуального потенциала. Академия наук, ставшая всесоюзной, была признана высшим ученым учреждением страны. На базе лабораторий и других академических учреждений создавались крупные НИИ, которым предстоит сыграть важнейшую роль в создании оборонного щита: Институт металлов, Государственный физико-технический и рентгенологический институт, Государственный радиевый институт, Оптический институт, Химический институт и много других. Тогда же для поощрения «тесной связи науки и жизни» была учреждена Ленинская премия.

На середину 1920-х пришелся и очевидный всплеск культурной жизни, шло настоящее и во многом уникальное художественное возрождение. Все культурные эксперименты начала XX века — символизм и экспрессионизм, беспредметность и кубизм, футуризм и супрематизм, акмеизм и имажинизм, «заумь» и реализм — продолжили свое шествие, черпая вдохновение в видениях нового мира. 18 июня 1925 года Политбюро с участием Молотова приняло постановление, выводы которого были вполне в духе оттепели: «Поддерживая материально и морально пролетарскую и пролетарско-крестьянскую литературу, помогая “попутчикам” и т. д., партия не может предоставить монополии какой-либо из групп, даже самой пролетарской по своему идейному содержанию: это значило бы загубить пролетарскую литературу прежде всего»[470]. Вместе с тем партийно-государственная монополия на СМИ осталась в основном нетронутой. На заседании Оргбюро ЦК 25 мая 1925 года Молотов доказывал: «Надо поставить ясную задачу руководить не всеми двумя тысячами издательств, а основными, главнейшими. Но надо твердо руководить этим делом, а мы до сих пор почти не руководили. У нас в этом отношении имеется почти полная анархия, царит литературная анархия»[471].

За другими культурными фронтами следили менее строго. Переполненные книжные магазины с полупустыми полками, за несколько минут расходящиеся в киосках газеты, включая «Правду» и «Известия», аншлаги во всех театрах — и самые внимательные читатели и зрители на самой вершине власти. Сталин в день прочитывал до пятисот страниц, причем в это число обязательно входила современная художественная литература. Молотов старался не отставать и до самой смерти сохранил привычку не пропускать ни одной значимой литературной новинки — будь то советская или зарубежная. В театре генсек и его первый заместитель часто появлялись вместе. Следили они, хотя и менее пристально, за другими сферами культуры.

Но все же партийное руководство в середине 1920-х волновало не столько высокое искусство, сколько вещи куда более приземленные. В сфере первоочередного внимания Молотова на культурном фронте была прежде всего ликвидация неграмотности. В выступлении на Оргбюро ЦК в апреле 1925 года он говорил:

— Я предлагаю считать необходимым приложить все усилия для полной ликвидации неграмотности к сроку, намеченному к 10-й годовщине Октябрьской революции. Предложить местным парткомам, губернским и национальным центральным комитетам партии сообщить в месячный срок о том, какие меры ими предпринимаются для выполнения этого постанов ления[472].

Количество начальных и средних (в них обучение длилось девять лет) школ достигло 104 тысяч, и в них учились более 10 миллионов детей, на треть больше, чем до Первой мировой войны. Еще 400 тысяч человек посещали занятия в техникумах, профтехучилищах, школах фабричного заводского ученичества (ФЗУ), школах рабочей и крестьянской молодежи[473]. С этим была связана задача создания по стране сети сельских библиотек. В сентябре 1925 года Молотов докладывал об ассигнованиях на эти цели 5,5 миллиона рублей: «Одна библиотека на волость — это минимум, что мы должны выполнить в связи с разворотом к деревне во всей нашей работе»[474].

… В июле 1925 года Сталин уехал на юг. На хозяйстве Политбюро он оставил Молотова. Защищенной телефонной связи с южными курортами тогда не существовало, и директивы шли в письменной форме. Именно поэтому появился на свет такой уникальный исторический источник, как переписка членов ПБ и письма Сталина Молотову. Многие из них стали достоянием истории только потому, что дед их сохранил.

Главным объектом внимания оставался Троцкий, который получил назначения на должности руководителя Главного концессионного комитета, Научно-практического управления промышленности и Электротехнического управления. Тогда Сталина волновало «дело Истмена». Этот американский корреспондент написал книгу о революции, в которой Троцкий был объявлен ее творцом, а ЦК изображался сборищем недоумков. Заставили Троцкого осудить Истмена как фальсификатора. Материалы дела были направлены членам ЦК, но Молотов и Бухарин были против того, чтобы знакомить с ними Коминтерн. Сталин решительно поправил: «Ты и Бухарин поступили неправильно, голосовав против предложения о документах